Hold Me Thrill Me Kiss Me
Kill Me
|
|
Глава 9. Утро Кто бы мог подумать, что Нишикидо Ре окажется мазохистом? Уж точно не он сам. Ре всегда
считал себя садистом высочайшего класса и думал, что большинство встречавшихся
с ним людей под этим подпишутся. Однако прямо сейчас нельзя было отрицать
очевидное: Каме, похоже, разбудил в нем некоторую склонность к мазохизму.
Разбудил, а потом заснул безмятежным сном, как младенец, как очаровательный
херувим (которым он, блин, не был!), оставив Ре один на один с его только
что приобретенным пороком. Как это на него похоже. Хотя Каме сегодня вел себя
не совсем как обычно. Ну разумеется, то, что Ре совсем недавно в прах
разнес стены его крепости, могло отчасти объяснить это, так же, как и
тот факт, что Каме одолела весьма впечатляющая лихорадка. Весьма впечатляющая. Ну ладно, признал Ре, он сам сегодня вел себя не совсем как обычно. Нишикидо Ре ухаживает за больными? Ре уже слышал, как над ним издевательски ржут поклонники. Что там дальше, скажут они, гуманитарная помощь? Хрена с два. И будут правы. Он вам не Мать Тереза. Еще чего не хватало. Не тем способом он привлекал внимание. Он был в центре внимания уже просто потому, что существовал. Но вот он, Нишикидо Ре, в
тишине и уединении этого безликого гостиничного номера, совершенного пустого
и безликого номера, где весь воздух, кажется, пропитан интимностью, ухаживает
за бледной тенью Каменаши Казуи. А может, еще и делает это неправильно.
Может, у Каме случится передозировка сиропа от кашля, который мать Ре
постоянно сует ему в дорожную сумку. Каме пойдет на это, запросто, исключительно,
чтобы позлить Ре. Потом будет расследование. Вскрытие покажет, что незадолго
до смерти жертва занималась кое-чем весьма пикантным. Газеты назовут это
преступлением во имя страсти. Ре не светит никаких смягчающих обстоятельств,
потому что при его репутации шикарнейшего ублюдка и негодяя ни один гребаный
суд присяжных не встанет на его сторону, особенно, когда обвинение предъявит
фотографии жертвы. Фотографии очаровашки-Каме, Каме-солнышка, успешного
и талантливого юноши. А не те, на которых хорошо видна его внутренняя
сучность. То есть, сущность. Хотя Ре, вообще-то, будет уже пофигу, поскольку
он не станет ждать электрического стула. Черта с два, он сдохнет раньше
и сам, чтобы отыскать в аду эту, блин, несчастную (но классную) задницу
Каме, и Каме придется искупить свою вину за то, что сыграл с ним дурацкую
шутку под названием "Смерть от сиропа от кашля". Как именно искупать будем? Ре выдумывал самые неправдоподобные
сценарии будущего именно для того, чтобы подавлять мысли вроде этой. Что угодно, только бы отвлечься
от этой невыносимой пытки. У Каме лихорадка или раскаленная
лава вместо крови? Вот Ре устроил Каме в кровати,
так? А теперь ему приходится лежать в ней. Рядом с Каме. И вот Каме обязательно
так льнуть к нему? Еще ближе, и… Нельзя уже ближе, мрачно подумал
Ре, потому что ближе уже некуда и неудобно. Еще ближе – это может быть
уже только совокупление, а о сексе, и в том была великая трагедия Ре,
и речи быть не могло, не в том состоянии был Каме. О сексе не может быть и речи, Ре, ублюдок ты озабоченный. В эту минуту, идеально точно
выбрав момент и едва слышно вздохнув, Каме каким-то образом умудрился
придвинуться к Ре на то самое "еще немножечко ближе", совершив
все-таки то, что Ре только что считал невозможным. Казалось, единственной
целью в жизни у Каме было постоянно доказывать Ре, как он ошибался. "Герой, блин", -
кисло подумал Ре. Чтоб его. Именно его Ре и хотел. "Но я же его поимел.
Я только что трахнул его. Я только что оттрахал его лучше некуда",
- подумал Ре, слегка нервничая из-за того, как сильно ему хотелось снова.
Это тревожило. Нельзя же хотеть Каме снова так скоро, не так сильно. Очевидно,
можно. Ре хотел, о, очень хотел. Они оба были чистыми после душа, но,
вдыхая невозможно неправильный запах Каме, Ре чувствовал себя самым грязным
на свете существом. От слегка влажных волос Каме запах шел прямо в ноздри
Ре, ударял в голову и самым прямым образом действовал на другие части
его тела. Это как пить нектар из самого сердца цветка. - Я тебя так отделаю завтра
утром, - прошептал Ре прямо на ухо Каме. Ему срочно надо было хоть
как-то выпустить пар, а Каме все равно уже спит таким глубоким сном, что
вряд ли услышит, если в соборе зазвонят колокола, а в окно вломится пьяный
галдеж уличных панков с собаками. Но какая-то часть Каме, видимо, все
же услышала его слова. - Спасибо, - пробормотал Каме,
и в голосе его звучала такая признательность, что, когда Ре оправился
от удивления, ему захотелось захихикать. - Скажешь спасибо завтра, - проворчал он. Он собирался дождаться завтрашнего утра, ох, как дождаться. Однако пальцы руки, которой
Ре обнимал Каме, те самые пальцы, крепко сжатые в кулак, чтобы не поддаться
соблазну, все-таки разжались, наплевав на то, что утро еще не наступило.
Скользнули под одеяло, чтобы нащупать… плоть – будет громко сказано. Мягкую
кожу Каме, болезненно тонкую под раскрытыми пальцами Ре, обтягивающую
ребра Каме, его напряженные от усталости мускулы, все его недоедающее
тело. Ладонь Ре путешествовала по
чужой, необъяснимо притягательной и удручающе безрадостной территории
тела Каме. Он стиснул зубы от желания и неодобрения. Что-то было ужасно
неправильное в том, как сильно он хотел это бледное нездоровое создание.
Он был в этом уверен. Так почему же его рукам плевать на это? С некоторым усилием Ре заставил
руку остановиться. Он не совсем представлял себе, где именно на Каме остановилась
его ладонь, знал только, что где бы то ни было, разницы никакой нет. В
любом месте будет одинаково. Он везде будет чувствовать жар Каме под своими
пальцами, его затрудненное дыхание и, наверное, одну-другую тоскливо торчащую
кость, впившуюся в ладонь. Что до бьющегося чересчур
быстро пульса, Ре не был уверен, чей это был пульс, его или Каме. Завтра. Он лично удостоверится, чей
это пульс. Первым же делом. Ре сглотнул. Во рту до сих
пор чувствовался привкус сиропа, который он слизнул с губ Каме. Он был
охренительно сладкогорький, если привкусы такими вообще бывают. Быть мазохистом – явно не
его стезя. Ре было ужасно плохо. |