ВолкиАвтор: Тони aka Arianrod ориджинал Рейтинг: R ( нецензурная лексика, некоторое количество насилия и т.д.) Жанр: drama/romance Саммари: Оборотни, немного фантазии и вездесущий слеш. Дисклеймер: Абсолютно все мое. Короче говоря - ©. Размещение: с разрешения автора |
|
2 часть Проходит ещё один день. Очень долгий и до отказа наполненный ожиданием. Но, как это и положено в таких ситуациях, ничегошеньки не происходит – ни плохого, ни хорошего. В последний вечер доходит до того, что я сажусь делать домашнее задание – кто бы увидел, ни за что бы не поверил, – чтобы заполнить чем- то вечер, растянувшийся как гигантская жевательная резинка; но через полчаса осознав, что все это время тупо пялюсь в одну-единственную страницу, не в силах не то, чтобы заучить – понять, что именно там написано, хороню свой добродетельный порыв с почестями и опять иду к Виктору. Перед тем, как постучать в дверь, я глубоко вдыхаю, представив, что мне сейчас предстоит. Помогите мне, боги нынешние, прошлые и будущие!.. - Привет! - осторожно засовываюсь в комнату. – Можно? -Привет, - кивает мне Вик, слезая с подоконника. Вопреки ожиданиям, он довольно спокоен, хотя и бледен до синевы – похоже, они все-таки перестарались со своей химией. Может, пойти в лазарет и набить кому-то морду? Они ж его так залечат до смерти своими стимуляторами… - Как дела? – спрашиваю, взяв как можно более легкомысленный тон. - Как обычно, - сухо отвечает он и замолкает. Примерно минут пять я пытаюсь затеять разговор – без малейшего успеха. Видимо, краткий период просветления у него закончился, и он снова погрузился в свою нирвану. И что мне теперь делать? Ладно, будем применять альтернативные методы… - Ну что, так и будешь здесь сидеть и жалеть себя? - провоцирую его отчаянно, и на мгновение кажется, что теперь Виктор точно разозлится, но ничего не происходит. Тень, скользнувшая по его лицу, исчезает, и теперь там все то же безразличие ко всему. Как будто что-то мелькнуло под водной гладью и исчезло. Ощущение, что плаваешь на утлой лодочке в озере Лох-Несс. Виктор может быть как угодно спокоен, но внутри у него целый выводок плезиозавров, и сейчас они ещё злее, чем обычно. А я их пытаюсь их раздразнить и вытащить на поверхность, пока они не сожрали его изнутри; и он явно не хочет мне в этом помогать. Хотя это напускное хладнокровие куда хуже, чем самая жуткая из истерик. Пусть он заорёт, разобьет что-нибудь, пусть он ударит меня - ничего, не хрустальный, уцелею как нибудь, – в общем пусть сделает хотя бы что-то. Мне уже надоели эти игры в хладнокровие и железную выдержку. Почему Виктор не может просто признать, что ему плохо? А ведь ему действительно плохо, адски плохо, я ведь его знаю, меня не обманешь… Льдистые глаза смотрят на меня всё так же равнодушно. - Пауль, чего ты добиваешься? - Чтобы ты прекратил страдать херней и занялся чем-то более полезным, - зло огрызаюсь я. – Хотя, похоже, для того, чтобы тебя растормошить, нужна атомная бомба. Виктор вскидывает бровь, но даже эта насмешка держится на его лице меньше секунды, и он устало прикрывает веки. Отличный способ сказать «Я не хочу тебя видеть», даже не открывая рта. И что это я такой непонятливый? Несколько секунд в комнате воцаряется тишина. Я стискиваю зубы, чувствуя, как боль плавно перетекает в нечто более привычное – злость, и меня охватывает что-то похожее на азарт - это снова поединок, и его правила вполне понятны. Нужно выяснить у кого нервы крепче? - Пожалуйста! Я могу тут три часа стоять, засунув руки в карманы, и в конце концов он будет вынужден со мной заговорить хотя бы для того, чтобы приказать мне убраться. Впрочем, трех часов не требуется. Через минуту Виктор открывает глаза, удостоверяется, что я никуда не исчез, не провалился под землю и не растворился в воздухе от смущения, вздыхает и спрашивает с раздражением: - Объясни мне, пожалуйста, что ты хочешь? - Я пытаюсь тебе помочь! – почти кричу я. Неужели нет способа до него достучаться? - За это я тебе очень благодарен, - черт, от этого голоса вода должна замерзать мгновенно, - но это не в твоих силах. Теперь ты оставишь меня в покое? - Нет, - я уже рычу, чувствуя, как клыки во рту увеличиваются. – Вик, мать твою, мы же друзья! - Были… - тихо говорит он, и в этот момент вдруг кажется много старше, чем я, в голосе слышится горечь. – Оборотни не могут быть друзьями людей. Все это бессмысленно… - Оборвав фразу, он снова смотрит на меня, уже справившись с внезапно пробившимися эмоциями, с досадой морщится. - Пауль, когда же наконец до тебя дойдет, что ты тратишь время зря? Я собираюсь ответить какой-то резкостью, но внезапно чувствую, что ярость куда-то девалась, руки, готовые сжаться в кулаки, сами собой расслабились, повиснув как плети. Снова наваливается чувство дикой усталости. Я не могу больше пытаться… - Никогда, - говорю я тихо, наверно, скорее сам себе, чем Виктору, хотя он меня, без всякого сомнения, слышит. – До меня это никогда не дойдет… И уже собираюсь развернуться и уйти. На лице Виктора совершенно непонятное выражение - смесь эмоций, из которых мне знакомо только удивление; вряд ли можно решить, что его сильно порадовали мои слова, но теперь он действительно смотрит на меня, как будто тщетно пытаясь что-то понять. Возможно, мой клинический идиотизм не умещается у него в голове? Похоже, хлопанье дверью лучше отложить на некоторое время: сейчас что-то произойдет, и, чтобы это не было, я это увижу… Через несколько секунд - очень долгих секунд, между прочим, - он поднимается с кровати, встает на ноги и делает шаг вперед, пристально глядя мне в глаза, и я невольно задерживаю дыхание. Слишком все это похоже на то, что было несколько ночей назад, и он не может этого не знать… Если это действительно то, что я думаю… Воспоминания кое о чем, которые все эти дни я пинками старательно загонял на чердак, оживают в самой яркой и живой форме, и я чувствую, что мне просто срочно нужно выйти из этой комнаты, чтобы засунуть голову под холодную воду минут так на десять. Единственная проблема состоит в том, чтобы как-то тронуться с места… Виктор несколько секунд смотрит на меня, не двигаясь с места, и, хотя выражение лица у него не меняется, голубые глаза становятся совершенно бешеными, как будто ему хочется меня зверски убить и потом сожрать; а потом он отступает назад, прикрывая глаза, выключая эмоции… Я выдыхаю через стиснутые до боли зубы, невольно сжимаю кулаки, сердце колотится так, что это почти больно…. Он хочет меня. Чтобы это знать, не нужно нюхать воздух или лезть ему в джинсы: достаточно посмотреть в глаза. Так почему же?.. В следующее мгновение Виктор резко поворачивается: его зрачки расширены, ноздри нервно раздуваются, на скулах расцветают два красных пятна… -Что ты сказал? – четко произносит он, глядя мне в глаза. Может, я нечаянно заговорил вслух? Неудивительно, учитывая, как у меня звенит в голове и других…хмм… частях тела... Черт с ним, плевать, когда же до него дойдет, что я не против, а в миллионной степени за? И желательно поскорее, потому что сознательно я сейчас не способен издать и звука… И видимо, до него это все-таки доходит, потому что уже в следующую секунду он яростно, с ожесточением исследует мой рот, так, что на языке остается сладковатый привкус крови, руки торопливо выдергивают мою рубашку из джинсов, расстегивают молнию, и, не успев даже раздеться до конца, мы валимся на кровать, вцепившись в друг друга с такой силой, как будто от этого зависит по меньшей мере судьба мироздания… Не знал, что безумие так заразно. Когда все заканчивается, я внезапно чувствуя себя безумно уставшим. Двигаться лень, что-то говорить – тем более. Виктор тянется за сигаретами, не вставая, закуривает сам, вторую молча протягивает мне, и следующие пять минут мы усердно разглядываем потолок над кроватью, как будто на нем в развернутом виде написано объяснение происходящего. Сколько себя помню, мне всегда нравились девушки. И я им, кажется, тоже. Во всяком случае, недовольных не было… Виктору, впрочем, тоже нравились девушки. Во всяком случае, спал он именно с ними, и его вроде бы тоже все удовлетворяло. И все было ясно и понятно, и вот теперь все летит непонятно куда… Он мой друг. Уже много лет. Мы живем в одной комнате, мы пьем из одной бутылки, мы вместе шляемся по девочкам… А теперь мы ещё и спим вместе. Н-да. И даже если я гей, то почему я этого раньше не замечал? Я не могу в этом разобраться, как ни стараюсь, и под аккомпанемент столь невеселых мыслей незаметно задремываю... Просыпаюсь от холода и, ещё не открывая глаз, чувствую, что в данный момент я в кровати один. Резко поднимаю голову – Виктор курит у открытого окна. Опускаю голову на подушку - это уже паранойя, куда он денется среди ночи… Однако спать почему-то уже не хочется. От ночного воздуха в комнате холодно – все-таки апрель, ещё несколько холодновато для наших ночных прогулок в поисках приключений… Мне совсем не хочется думать о том, что в этом году, их, возможно, уже не будет, как и не будет много чего другого, потому что даже если мы с Магсом и останемся здесь, то делать без Вика все то, что мы раньше делали с ним… Все равно что танцевать в комнате, где в углу тихо-мирно лежит покойник – конечно, можно, но как-то неуютно. Виктор чуть потягивается, и я вижу, как играют под его кожей мускулы. Наверно, даже сейчас, когда у него больше нет силы оборотня, он все ещё смертельно опасен для любой взятой в отдельности человеческой особи. Хотя таки, как он, опасны всегда и везде, так как убивать для них так же легко, как дышать… Перестать быть оборотнем. Потерять нюх, почти - слух, волчью реакцию, способность мгновенно заживлять раны и ещё много чего. Потерять мир, в котором прожил всю жизнь. Себя. Потерять абсолютно все. Не хочу думать о том, что это такое… - Хочешь, чтобы я ушел? – спрашиваю я прямиком, уже отчаявшись дождаться от Виктора хотя бы слова. Он оборачивается ко мне, но не говорит ничего; а поскольку его лицо сейчас в тени, то выражение глаз, и без того малопонятное, теперь становится совсем нечитаемым. Губы сложились в какую-то странную гримасу – то ли он улыбается, то ли скалится, то ли это просто игра света и тени. В воздухе повисает длинная пауза. Наконец он едва заметно пожимает плечами – мол, решай сам, чего ты хочешь, и снова отворачивается к окну. Я ещё несколько минут валяюсь на постели, но комната уже совсем выстыла, а я, в отличие от Вика, холода не люблю. К тому же, продолжение моего здесь пребывания на сегодня явно не имеет ни малейшего смысла. Да и кровать узковата для двоих… Поэтому я встаю, неторопливо одеваюсь и, уже собираясь уходить, стоя у двери, оглядываюсь на него. Нужно что-то сказать, и я снова не знаю, что именно. - Спокойной ночи. Вик медлит, потом уголок его рта на секунду прыгает вверх – этакая полу-недо-улыбка, процентов пятнадцать от настоящей, - и он отвечает - тихо, так что невозможно уловить интонацию: - Спокойной ночи… Потом я долго стою у крыльца корпуса и гляжу в темноту. Я не знаю точно, сколько проспал, но звезды уже начали гаснуть – значит, скоро рассвет… Мучительное ощущение необходимости что-то сделать и сознание полной невозможности этого, одолевавшие меня с утра, успели смениться каким-то странным спокойствием. Или отупением. Я уже ничего не понимаю: ни в этом мире, ни в себе, и совершенно точно на данный момент известно только одно: что бы это ни было, я этого хочу, и Виктор, по всей видимости, тоже, а значит, это повторится – возможно, не завтра, но послезавтра или ещё через день, и я снова сюда приду, не дожидаясь специального приглашения… Возможно, он меня выгонит. Но уже потом. Но вот что с нами будет дальше? Несмотря на усталость, я не иду к себе, а раз за разом выписываю круги по парку, пытаясь заставить себя думать логически. Надо сказать, с непривычки это довольно трудно… В любом случае, решение должно быть. Не обязательно правильное. Мне сгодится любой приемлемый вариант. Лишь бы он был… В свою комнату я возвращаюсь уже под утро. Магне спит как младенец, повернувшись лицом к стене. Хорошо – пока что не придётся ничего объяснять... Сажусь на свою кровать и задумчиво разглядываю стену. Странно, но наверно я уже перешагнул за тот порог усталости, когда хочется спать. Теперь не хочется вообще ничего. Разве что умереть, но и то не настолько сильно, чтобы потрудиться достать из тумбочки пистолет и приставить к виску. Да и не поможет – нет у меня серебряных пуль. Что же происходит с нами? Ещё несколько дней назад это был один мир, теперь он разлетелся на куски… А может, и не он, а это мы куда-то выпали – в какую-то другую Вселенную, из которой даже Магс, мирно сопящий на расстоянии руки от меня, кажется таким далеким, что дотянуться до него уже нет никакой возможности. Виктор уже больше не один из нас; а я сегодня снова побывал в его постели (уже во второй раз, встревает ехидно кто-то изнутри, и мне хочется зарычать). Кто бы мне такое предсказал - убил бы на месте. С особой жестокостью. Ещё бы и пытал предварительно. Ладно, это все чушь. Даже если я пойду на улицу и перебью всех встречных, кто только попадется под руку, это ничем не поможет Виктору и не сотрет из моей памяти воспоминаний о прошедшей ночи. Впридачу ко всему, меня потом самого отсюда выгонят. С треском… Что делать, что делать, что делать… А если нечего – тогда как? Магне начинает ворочаться, потом поворачивается ко мне: - Доброе утро, - ещё сонно бурчит он. - Доброе, - автоматически соглашаюсь я, хотя в глубине души придерживаюсь совершенно противоположного мнения. Магс потягивается, смотрит на часы. - Ты где был-то всю ночь? – спрашивает он. - Гулял, - сумрачно отвечаю я, старательно делая лицо человека, к которому лучше не приставать. Учитывая, что не один мускул, даже лицевой, меня уже не слушается, получается из рук вон. - С кем подрался- то? – спрашивает он, внимательно меня оглядев. - Ни с кем, с чего ты взял? – Магс, отвянь, и без тебя хреново… - Ну… вид у тебя злой и синяк на шее… Автоматически провожу рукой по шее – там, где сегодня ночью пару раз проходились губы Виктора. Н-да, похоже, все не так незаметно, как мне казалось… - Это не синяк, - говорю я мрачно, обнаружив искомое украшение. – Это засос. - О, - он чуть краснеет - вот что значит домашнее воспитание, парень до сих пор смущается при разговорах о сексе. Интересно, у него самого с Джесси что-то уже было? Засосы она ему, во всяком случае, явно не ставила не разу. Да и он ей тоже… Интересно, что он скажет, когда узнает о наших с Виктором отношениях? Вот что значит, мозги не работают. Отношения. Надо же было такое ляпнуть. Отношения у нас с ним, как же… Это когда тебя трахают, хочется отношений; а когда трахаешь ты, никаких отношений не хочется, хочется покурить и поспать, а потом свалить куда-нибудь. Пробовал. Знаю. Хорошо, пробуем ещё раз. Что подумает – скажет - сделает Магне, когда узнает о… ну об этом самом. Именно «когда», а не «если». В таком уж месте мы живем – здесь все всё про всех знают, спрятаться особо некуда – запах, случайный взгляд, движение – все, ты засветился. Слишком хороший тут у всех нюх на секреты. Не со зла, а любопытства ради. Ну пару - тройку дней, максимум – неделю это ещё будет нашим личным делом. А что дальше? Опять смешно, какое там «дальше», дожить бы до завтра… или хотя бы до сегодняшнего вечера… Нет там никакого дальше. И кроме того… Если кто-то что-то скажет – просто голову откручу. Уж если так хочется убить кого-то, то надо найти стоящий повод… - Магс?.. - Угу? – он высовывается из душа с зубной щеткой во рту. - Я сегодня на занятие не пойду, - какие там занятия, я и думаю-то с трудом. – Отосплюсь немного, а ты там что-нибудь соври, О.К,? - Ага, - он кивает и снова скрывается в ванной. Я бросаюсь на свою кровать, не раздеваясь и через несколько секунд под шум льющейся воды проваливаюсь в сон, тяжелый и мутный, как осенняя вода в реке.
***
Это рваное расписание когда-нибудь меня угробит. Особенно с таким режимом сна – по четыре часа в сутки, и то с разрывом. Ещё чуть –чуть – и меня можно будет постилать у двери вместо коврика, я и слова не скажу… Хорошо, что сегодня суббота – отоспаться в тот день у меня так и не получилось – ровно через час двадцать после ухода Магса я проснулся и был практически как огурчик. Ярко-зеленый и с пупырышками, да... Снова заснуть не получилось, лежать было скучно, к тому же в голову опять полезли неприятные мысли, и чтобы их оттуда на время изгнать, пришлось встать и пойти на занятия, где я замечательно провел время, сосредоточенно пялясь в пространство с видом сомнамбулы. Меня сначала пытались расшевелить, но после того, как я раз в десятый переспросил «Что?», наконец оставили в покое. Ну и правильно… С утра зарядил дождь – льет, как из ведра, без остановки. Что за апрель такой в этом году? Не понять, весна или осень… Погодка под настроение, что и говорить… Вставать неохота – дел никаких, на улицу высовывать нос никакого желания, и я, сходив на завтрак, теперь валяюсь на кровати, где-то посередине между сном и бодрствованием. Тускло все как-то. Серо и тускло… В дверь кто-то стучит. Негромко так, но твердо. Кого ещё принесла нелегкая? Шевелиться не хочется, но через несколько секунд стук повторяется. Вот черт, настойчивый кто-то попался. Притвориться, что ли, автоответчиком? « У нас никого нет дома, оставьте сообщение после сигнала и можете идти нахрен». Преодолев искушение ответить именно так, я кричу: - Открыто! И не вставая, поворачиваюсь так, чтобы увидеть незваного гостя, судя по звукам, уже открывшего дверь. - Доброе утро. Виктор. Вот тебе раз, вот тебе два… Видимо, вид у меня несколько обалдевший, потому что он поясняет: - Я вещи забрать… -Ааа… этот факт успокаивает, но потом в душу закрадывается опасение, и я задаю просто гениальный вопрос: - Все? Виктор, уже открыв дверцы шкафа, поворачивается и смотрит на меня с некоторым интересом. - Все, - отвечает он. – Вместе со шкафом и кроватями. И тумбочками. И с тобой в придачу… Произнеся этот короткий спич, он снова ныряет в шкаф, а я, помолчав немного, осведомляюсь у его затылка: - Это был типа юмор? Виктор поворачивается ко мне вторично, на сей раз у него в руках его серо-голубой свитер и что-то ещё. - Это была типа ирония, Пауль, - отвечает он хладнокровно, перекладывая вещи на свою кровать. Я встаю с кровати и пересаживаюсь на стул, наблюдая за его манипуляциями. - А в чем разница? – спрашиваю саркастически, пытаясь сымитировать его интонации. - Второе применяется, когда нет причин для смеха, - отвечает Вик, снова повернувшись ко мне спиной и что-то выискивая на дне шкафа. Я растерянно фыркаю, пытаясь придумать, что бы такое на это ответить, наконец говорю поучительно: - Смех продлевает жизнь! - Зато часто портит внешний вид, - отзывается он приглушенно. – Пауль, ты не замечал за собой способностей к магии? - Нет вроде… - удивленно отвечаю я, не понимая, к чему он клонит. – А что? - А то, что у тебя вещей столько же, сколько у меня, но они почему-то везде! – раздраженно отзывается Виктор. – Причем даже там, где их быть не должно! -А ты начни искать мои вещи, и сразу найдешь свои, - выдвигаю я рационализаторское предложение. – Я так всегда делаю… - И помогает? – интересуется он. - Как когда. Ну можешь попробовать поискать вещи Магне, если тебе первый вариант не нравится… - Охренеть, - резюмирует Виктор итог беседы, закрывая шкаф. – А класть все на свои места для разнообразия не пробовал? - Нееет, - я демонстративно зеваю, раскачиваясь на стуле. - Это скучно. Пропадает эстетика хаоса... Он хмыкает, бросая на меня насмешливый взгляд. Вот так мы разговаривали раньше. Иногда просто шутя, иногда доводя друг друга до белого каления, но мы действительно разговаривали. А не как сейчас - одно его слово на сто моих… И наверно, его все-таки зря отселили. Это, конечно, мое мнение, но в той комнате, он, простите за каламбур, звереет. Здесь было бы лучше… Не успеваю я додумать эту умную мысль, как в дверь снова открывается и заходит Магне. В первое мгновение он ошеломленно хлопает глазами – при росте под два метра это особенно забавно, - потом радостно, но с некоторой опаской говорит: - Привет… -Привет, - коротко отвечает Виктор, скользнув по нему взглядом. – Я уже ухожу, - говорит он, обращаясь, видимо, к нам обоим, и направляется к двери. - Подожди, - я спрыгиваю со стула, - я с тобой. Мгновение Виктор смотрит на меня так, как будто хочет сказать: «В этом нет никакой необходимости», потом просто пожимает плечами, и мы вместе выходим из комнаты. На улице все так же льет, и видимо, сильный ветер – по окнам вода стекает, почти как в душе. Мы останавливаемся в коридоре у выхода, Виктор застёгивает куртку и смотрит куда-то в сторону, и я чувствую острый приступ тоски. Его неожиданный приступ дружелюбия уже успел пройти, а ведь это жутко расслабляет… - Я вечером зайду, - говорю я ему, как о чем-то само собой разумеющемся, но он только качает головой. -Не надо. Я занят буду. Ещё несколько секунд мы стоим молча, а потом, не говоря ни слова, он поднимает воротник, и выходит наружу, под дождь. Я поворачиваюсь, приваливаюсь спиной к стене и медленно по ней сползаю, опускаясь на корточки. Просидев так, наверно, минуты три, поднимаюсь на ноги и неторопливо бреду обратно. Войдя в комнату, иду к окну, игнорируя вопросительный взгляд Магне, беру с тумбочки пачку сигарет, сажусь на подоконник с ногами и закуриваю. - Ну что? – спрашивает наконец он. Я невольно пожимаю плечами. Продолжая глядеть в затянутое дождем стекло, отвечаю: - Ничего. В комнате воцаряется тишина, за последние дни ставшая почти привычной. Магс, видимо, ещё секунд пятнадцать смотрит на меня, потом бросает это бессмысленное занятие и начинает заниматься своими делами. Я докуриваю вторую сигарету, выкидываю её в форточку, и поворачиваюсь. Одна из рубашек Виктора так и осталась лежать на его кровати. Видимо, он передумал её забирать, а уходя, в шкаф положить забыл… В дешевых мелодрамах заплаканные девушки часто прижимают к себе рубашки погибших/исчезших без вести/ ушедших навсегда/женившихся и так далее мужчин. Разумеется, подобным идиотизмом я заниматься не собираюсь – просто беру её и вешаю в шкаф, аккуратно расправив на вешалке. Бросаю взгляд на Магне, но тот что-то ищет у себя в тумбочке, совершенно не обращая внимания на меня. Тем лучше… Может быть, это глупо, но я все ещё надеюсь, что они все-таки найдут выход и Виктор вернется сюда тем, чем должен быть по рождению. А учитывая его педантичный аккуратизм, доходящий временами до абсурда, можно предположить, что ему не понравится, если его вещи будут валяться по углам… Время ползет медленнее сонной улитки. Делать вроде бы нечего, но просто глазеть на потолок не хочется – от этого ещё больше сатанеешь. Помаявшись для приличия немного с домашним заданием на понедельник, я сваливаю книги в кучу и иду, куда глаза глядят. Когда начинает темнеть, я стою между двумя этажами у окна. По стеклу медленно сползают дождевые капли. Оно приятно холодит лоб. Стоять бы так целый час и ничего не думать, ни о чём не помнить… Не получается. Господи, как же мне плохо! Внизу на лестницу падает свет из гостиной. Оттуда доносится музыка и взрывы хохота. Ах да, у Сели сегодня день рождения. Кажется, я тоже был приглашен? Неважно, им там хорошо и без меня, а мне и так слишком мерзко, чтобы ещё смотреть на их радостные лица. Не могу, не хочу, не желаю. Наконец кто-то захлопывает дверь, и я снова остаюсь в полном одиночестве. Всё происходящее – неправильно. Ненормально. Дело не в том, что он мужчина, и даже не в том, что он мой друг. Он мой лучший друг, мой брат... Он и Магне – моя единственная настоящая семья, у меня никого ближе нет в этом мире (подозреваю, что и в ином тоже). Ещё месяц назад это казалось чем-то нерушимым, но теперь… Я понимаю Виктора. Ему сейчас тоже невыносимо плохо, куда хуже, чем мне; и он яростно цепляется за любую возможность не чувствовать свою ущербность, собрать по частям, склеить подобие самого себя. Он ищет подтверждения, что для него ещё не всё потеряно что он - это всё таки он; по ночам я даю ему это. Довольно сомнительный, но единственный доступный способ. Но даже я не настолько туп, чтобы убеждать себя, что делаю это из жалости и желания помочь. На это не купилась бы даже Джессика, не говоря уже о Викторе. Да и не позволил бы он мне жалости - просто послал бы и вытолкнул за дверь. Нет, я делаю это, потому что хочу – потому что я сам этого хочу, и от этого факта уже никуда не деться. Меня скручивает от желания каждый раз, когда он начинает расстегивать рубашку; от одного его прикосновения у меня встает, и даже нет смысла говорить обо всём остальном, потому что после таких воспоминаний я точно не засну. Я хочу его до умопомрачения, вот в чём дело. Как будто я всю жизнь мечтал именно о... Не хочу думать об этом. Если бы это произошло как-то по-другому, ещё до этой хрени с превращением… Может, было бы попроще. А может, ничего бы не было бы вообще никогда. Я даже не знаю, что хуже, хотя трудно себе представить что-то хуже того, что мы имеем сейчас. Неправильно. Слишком быстро. Слишком остро. Слишком больно. Слишком много всего, чтобы можно было бы с этим справиться… Обычно в таких случаях полагается уповать на время. У меня этой возможности нет. Неправильно, бессмысленно и безнадёжно. Ещё неделя, может быть - две, в лучшем случае - месяц. И всё разрешится, так или иначе – он либо станет прежним, либо окончательно разуверится во всем. И в обоих случаях наши… отношения прекратятся, потому что он перестанет в них нуждаться. Отношения. Ха-ха. Очень смешно. А может, я влюбился? Нет, чушь собачья. Это бывает совсем по-другому, это легко, приятно и волнующе, как летний ветерок или глоток шампанского. Вот девушка – улыбка, глаза, волосы – и я хмелею, меня несёт, а потом всё проходит, оставляя воспоминания различной степени приятности. Нельзя влюбиться в того, кого знаешь полжизни. Или всё-таки можно? Я запутался, я совсем запутался, и конца-края этому не видать. Жутко хочется завыть, но я упрямо закусываю губу и продолжаю стоять, прижимаясь лбом к стеклу. Ещё несколько дней назад всё было так легко и просто - пусть кто-то вернёт меня обратно, иначе я сойду с ума. Кто-то спускается по лестнице сверху. Тихо, но я всё равно слышу. Каблуки. Значит, девушка. Ещё сильнее вжимаюсь лбом в стекло. Сейчас не время для дурацких вопросов и сочувствующих взглядов. Кто бы это ни был, пусть катится к дьяволу. - Пауль… Не надо, девочка. Не надо, не трогай меня, говорю я мысленно. - А по-моему, как раз надо, - говорит Джудит спокойно, не двигаясь с места. – Может, повернешься ко мне лицом? Нехотя оборачиваюсь. Она стоит на несколько ступенек выше меня, скрестив руки на груди. Почему-то на ней белый медицинский халат. Не дать, ни взять, сестра милосердия. - Похоже, я попал в объятия местной армии спасения? – пытаюсь отшутиться. - Не смешно, Пауль, - отвечает Джуди и спускается вниз. Теперь она на полголовы ниже меня. Русоволосая, тоненькая. Кажущаяся хрупкость и под её маской - сила. Она может уничтожить любого из нас. Легко, за несколько секунд, одной мыслью. Джудит – телепат. Она знает о нас все, она всегда молчит, она всё нам прощает. Ума не приложу, как это у неё получается – видеть в нас что-то хорошее. Меня иногда от себя просто тошнит. Вот примерно как сейчас… - Ты давно здесь стоишь? – спрашивает она тихо. - Понятия не имею, - честно отвечаю я. Никогда не носил часов и не собираюсь. Счастливее буду. Может быть. Спохватываюсь: - А ты что тут делаешь так поздно? Да ещё и в этом прикиде? - Меня миссис Хьюман попросила подежурить в медкабинете за неё. У неё племянница заболела, а больше заменить было некем. - Ясно… Джудит любят все преподаватели. А также все живое в окрестностях до двенадцати лет и выше. Дети и животные – это её специальность. Из неё должен получиться потрясающий врач. Если я когда-то и буду лечиться, то только у неё. Впрочем с моим иммунитетом мне это всё равно не грозит… - Пошли ко мне, - предлагает она наконец. – Приглашаю на чашку чая… - Знаешь, мне бы лучше виски – откровенно отвечаю я. Джуди делает вид, что задумывается. - Этого не держим. Могу предложить только медицинский спирт. Устроит? - Вполне. Если уж я не могу побыть один, то пусть это будет она. Ей не нужно ничего объяснять, она не будет задавать вопросов, она никому ничего не скажет. Я сижу на диванчике в маленькой комнатке за кабинетом, а она, бесшумно двигаясь по комнате, достаёт откуда-то чашки, блюдца, вазочку с печеньем (я с опозданием вспоминаю, что ничего сегодня не ел и даже почти не пил) и включает маленький электрический чайник на тумбочку в углу. Я невольно наблюдаю за ней. Есть люди, которым бы очень хотелось оказаться сейчас на моём месте. Впрочем, как у них, так и у меня в этой области нет никаких шансов. За Джуди ухаживали многие. Одно время по ней даже вздыхал Магне, но быстро понял, что ничего не обломится, и переключился на свою кудряшку. А право - жаль. Джуди в сто раз лучше Джессики. Хотя с другой стороны, Магс, хоть и хороший парень, но для неё он мелковат. А как-то я даже думал, что с ней встречается Виктор (стоп, не думать про Виктора, хотя бы полчаса не думать про Виктора)… Но сейчас это всё дело прошлое. У неё есть мужчина, и это достаточно серьёзный человек, чтобы к ней перестали соваться с предложениями романтического характера (ну и не очень романтического). Она смотрит на меня с иронией, но вполне дружелюбно, как будто спрашивает: «Ну что, нагляделся?», и протягивает мне чашку с чаем. - Спирт будешь до или после? - Мне бы лучше вместо, - говорю я и делаю первый глоток. Напиток приятно обжигает язык, просыпается голод. – Ммм, спасибо большое. - Не за что, - отвечает она. Несколько минут мы молчим. Не неловко, а как-то естественно. Я поедаю печенье, а она медленно потягивает свой чай. Напряжение, не отпускающее меня уже неделю, потихоньку ослабевает, и мир, хотя всё ещё кажется довольно омерзительным, приобретает терпимый вид. -Плохо? – спрашивает она наконец. - Не то слово. – Я откидываюсь на спинку дивана и закрываю глаза. – Очень и очень хреново. Мечтаю проснуться и узнать, что это был ночной кошмар. Джуд, слушай… - Я останавливаюсь, не в силах сформулировать вопрос. Она приходит мне на помощь: - Я не знаю, Пауль. - Джуди ставит чашку на стол. – Никто не знает. Мы пытаемся найти решение, но такого раньше никогда не было. Я думаю, что шанс на самом деле есть, но я не знаю, когда мы на него наткнёмся. - Ясно, - я перевожу взгляд в потолок. – Только хорошо бы поскорее. - Я знаю, - произносит она с напряжением. – Я знаю, что он может не выдержать. Пока что он выдерживает, думаю я, и на том спасибо, потому что я не представляю, что бы было со мной в такой ситуации. Я даже не могу представить… - Да, не можешь, - говорит она неожиданно резко. – Тебе бы это в кошмарах снилось. Наполовину ослепнуть, наполовину оглохнуть, перестать чувствовать мир как раньше и знать, что это может быть на всю жизнь. От этих слов меня передергивает. - Извини, - Джуди легко дотрагивается до моей руки. – Я не хотела… - Ничего… - я усилием воли расслабляю руки, невольно сжавшиеся в кулаки – до боли. Она ставит чашку на стол, так, что та легонько звякает, опускает подбородок на переплетенные пальцы. - Это совершенно отвратительная неделя. – Её голос звучит устало. - Леди вызывает на ковер Клежден, потом та срывается на нас, а мы за неимением лучшего срываемся друг на друге. Полный бардак... Теперь уже мне становится стыдно. Пусть даже пользы от того, что они делают нет, но они по крайней мере пытаются что-то делать. В отличие, например, от меня… - И все совсем не так, - возражает она в ответ на мои мысли. – Если строго рассудить, польза есть только от тебя, а мы топчемся на одном месте, как стадо носорогов. - Спасибо, конечно, на добром слове, но мне почему-то кажется, что все как раз наоборот. Есть ли я, нет ли меня… - я не хотел, чтобы в моём голосе звучала горечь, но она всё равно прорывается. У этих слов вкус хины. – На моём месте бы мог быть кто угодно… Джудит смотрит на меня с непонятным сомнением, как будто хочет что-то сделать, но никак не может на это решиться. - Вообще это против моих правил… - она на секунду прикрывает глаза, и я пытаюсь представить, как же это тяжело, знать всё про всех нас, - Пауль, это же Виктор! Чем сильнее он чувствует, что нуждается в тебе, тем сильнее будет тебя отталкивать. В первую очередь из-за тебя самого… - Джуди, - я вскидываюсь, - что ты вообще говоришь? Да он смотрит сквозь меня… «до тех пор, пока ему не захочется кого-нибудь трахнуть» - добавляю я уже мысленно, чувствуя, что медленно закипаю. -Пауль, - она вздыхает устало, - Я не буду тебе ничего говорить. Просто поверь: ты ему нужен. - Может, будь я телепатом, я бы и поверил, - язвлю я старательно, заглушая сильное желание просто поверить в то, что она говорит, каким бы неправдоподобно это не звучало, - но я всего лишь оборотень, и когда меня посылают, понимаю это прямо по тексту… Джуди нервно пожимает плечами, переплетает тонкие пальцы рук у себя на коленях, внимательно на них смотрит. - Ладно, - неожиданно соглашается она. – Не будем об этом. Потом сами разберетесь… - Именно, - все, пора закрывать эту тему, все-таки я чересчур разоткровенничался, пора бы и тормознуться… – Кстати, я, кажется, съел всё печенье… - Ничего, тут ещё есть, - Отвечает она равнодушно и вдруг начинает смеяться. Утирая слезы, говорит: - Все-таки ты неподражаем, - и снова разражается приступом хохота. Обижаться или нет? Пожалуй, всё-таки не стоит… Я знаю, чего ты хотела, Джуди, но это было излишне. Я буду с ним, даже если он будет язвить каждые пятнадцать минут и молчать, глядя сквозь меня всё остальное время. Я буду с ним. А потом, когда всё закончится, мы сделаем вид, что ничего и не было. Вот и всё…
Следующий день похож на все предыдущие: с утра медленно тянется бесконечно долго, у него нет ни запаха, не вкуса – ни дать, ни взять, жевательная резинка трехдневной давности. От меня уже отстали все, и преподаватели, и друзья-приятели, поняв, что с таким же успехом они могли быть общаться с глухонемым, и теперь я благословляю про себя возможность тихо сходить с ума в полном одиночестве. Все варианты развития событий уже пересмотрены раз на двадцать, но проблема в том, что ни один из них мне не нравится. Думать - оказывается, занятие не только утомительное, но и весьма неприятное по сути, особенно когда мыслей-то никаких нет. Ощущение, что внутри головы по извилинам кто-то в одиночестве гоняет футбольный мяч – туда - обратно, туда - обратно, и так до бесконечности. Под тикание часов в аудитории это чувствуется особенно сильно. Тик-так, туда - обратно, круг замыкается раз за разом, и конца этому не видеть. Кто-нибудь, убейте меня из жалости! Наконец наступает вечер. Вернувшись с ужина, я бросаю книги на стол, даже не пытаясь вспомнить, задавали ли нам что-то на завтра, и что именно это было, и снова иду к Виктору. Это теперь наша маленькая традиция, как- никак, а традиции, как известно, следует чтить… В этот раз я даже не пытаюсь придумать, что буду говорить, и буду ли говорить вообще. Все-таки некоторые вещи не меняются. Даже сейчас Виктор сам устанавливает правила. И теперь только от него зависит, как пройдет этот вечер: будем ли говорить о чем-то, или же буду говорить я, а он будет молчать, глядя сквозь меня и изредка отвечая что-то невнятное; уйду ли я через час или два, или, – чем черт не шутит, - останусь на ночь… В конечном счете правильным оказывается последний вариант. И не скажу, чтобы я был против. Просто задаваться вопросом, в какой степени я извращенец, мне уже надоело. Отложим решение этой проблемы до лучших времен... Если они, конечно, наступят… Плевать, не хочу ни о чем думать, уже надумался, спасибо… Все происходит так быстро, что я не успеваю за Виктором, не могу предугадать его ни на секунду: то кусая до крови, то почти нежно зализывая укусы, он то ближе, то дальше, и у меня в глазах плывет и в ушах шумит, я пытаюсь что-то сказать, и не слышу самого себя, и потом это тоже, оказывается, не так уж важно… Потом я просто лежу с закрытыми
глазами и чувствую, как медленно выравнивается сбившееся дыхание. Возвращаться
в реальность, отдалившуюся за это время, уже не очень хочется, но потом
я чувствую движение Виктора и нехотя открываю глаза. Приподнявшись на локте, он
задумчиво на меня смотрит. Никогда ещё не встречал никого,
кто умел бы так хорошо скрывать свои мысли. Ощущение такое, как будто
препарируют под микроскопом - с истинно научным любопытством и бесстрастностью
опытного хирурга. Сразу начинает страстно хотеться стать маленьким и незаметным
и куда-то смыться, но, поскольку в моем положении это несколько затруднительно,
остается только старательно делать вид, что все происходит именно так,
как надо, хотя на самом деле все как раз наоборот… Наконец, не выдержав, я спрашиваю: - Ну и что ты хочешь тут разглядеть? Виктор едва заметно усмехается. - Хочу найти рациональное
объяснение твоим поступкам. - Угу. Можешь сначала поискать
черную кошку в темной комнате, - язвлю я. - Ну кошку я, предположим,
найду… - отвечает Виктор. Я бы принял это за ответную шутку, но его интонации
не дают такой возможности. - Отложи свои риторические
вопросы на завтра, - ворчу я, закрывая глаза. - Ты не думаешь, что это
не так уж срочно? Виктор ничего не отвечает
и даже не шевелится, но его напряжение медленно переливается в меня, и
через минуту это становится просто нестерпимым. Я поднимаю голову с подушки
и раздраженно спрашиваю: - Ну? Что теперь не так? Он чуть медлит с ответом: - Думаю, ты и сам это понимаешь. - Представь себе, нет! - огрызаюсь
я. - Может быть, объяснишь? На самом деле, я, конечно,
не хочу, чтобы он что-то объяснял. Я не хочу, чтобы он вообще что-то говорил.
пусть заткнется, ляжет и заснет. Это был бы самый идеальный вариант из
всех возможных. - Так не может продолжаться,
Пауль, и ты это прекрасно знаешь. Банальные затертые слова.
Просто слова, ничего больше. Набор бессмысленных звуков. так почему же
так больно? - Что я знаю? - рычу я, чувствуя,
как изнутри поднимается ярость. - Я ничего не знаю! Я не знаю, что тебе
причудилось! Я знаешь ли, не телепат! - Пауль, дело не в том... - Конечно, не в том! - я окончательно
вышел из себя, и возражения меня только подзадоривают. СО мной иногда
бывает бесполезно спорить. - Разумется! Вик, тебе что, так непереносим
факт, что я теперь физически сильнее? Виктор ничего не отвечает,
он просто смотрит, и через несколько секунд я понимаю, что именно сказал,
и с опозданием прикусываю язык – похоже, мне его надо вообще отрубить.
По самые гланды. Чееерт… Он ещё несколько секунд смотрит
на меня, потом поднимается и нашаривает на столе сигареты. Щелкает зажигалкой,
затягивается, стоя спиной ко мне, потом неторопливо оборачивается, но
остается на ногах, облокотившись о стол. Я знаю, что он сейчас скажет,
ещё до того, как это будет произнесено. В комнате внезапно становится
прохладно. Все тепло улетучивается в некую черную дыру, которую я неосторожно
потревожил своим идиотским высказыванием. И почему я не родился немым?
Всем бы было лучше… - Уходи. Я хочу что-то сказать, заорать, выругаться, что-то в этом роде. Но почему-то вместо этого встаю и начинаю собирать разбросанную по комнате одежду, стараясь не глядеть на Виктора. Он не двигается с места, но я не знаю: его взгляд на моем затылке – это иллюзия или действительность? А ведь я могу его сейчас убить, мелькает в голове неожиданная мысль. Запросто. Но ведь, может статься, он этого и добивается… Наконец, зашнуровав кроссовки, я выпрямляюсь и направляюсь к двери. Как только делаю два шага вперед, Виктор быстрым движением перехватывает моё запястье, и теперь мы смотрим друг другу в глаза. На его лице быстро мелькает какое-то странное чувство, но оно исчезает прежде, чем я могу понять, что именно это было. - Не приходи больше, - говорит он тихо, и я уже не могу понять, приказ это, или просьба. Рот как будто свело, меня тошнит, но я все-таки отвечаю, вернее, выплевываю ответ: - Даже не надейся. Он отпускает мою руку, и через мгновение дверь за мной захлопывается. Я прислоняюсь к стене, закрываю глаза. Даже не надейся, Вик. Я все равно вернусь. Боже, как хочется выпить!..
***
Забавная закономерность намечается в моей жизни - стоит только подумать, что хуже быть уже не может, как все становится ещё хуже. Интересно, этот процесс когда-нибудь остановится или так и будет развиваться по спирали? Если до этого ко мне не подходили потому, что я просто не реагировал на внешние раздражители, то теперь скорее всего потому, что у меня на лбу написано, как живо я готов отреагировать на любую реплику в свой адрес. Ударом в челюсть, например... То, что сегодня утром отразило зеркало, тоже вряд ли способствует созданию благоприятного впечатления обо мне у окружающих. Такими темпами я скоро буду людей пугать без всякого превращения. Такое встретишь в темной переулке - если и не обделаешься, то и восторга явно не преисполнишься... А день, как назло, выдался солнечным и теплым, и это бесит ещё больше - к моему настроению лучше всего бы подошло какое-нибудь цунами. Но вот незадача - моря рядом нет. Я бы не отказался и от торнадо, но для такого нужно ехать в южные штаты. Черт! Ну где же носит все эти ураганы, землетрясения, наводнения, песчаные бури, извержения вулканов и лесные пожары, когда они так нужны? Когда стрелка часов кое-как доползает до времени обеда, у меня в голове остается только одно желание - забиться в какую-нибудь дыру и просидеть там до вечера, пока солнце не сядет. Повыть немного, чтобы на душе легче стало… Собираясь претворить этот план в жизнь, я пробираюсь к выходу, стараясь не столкнуться нечаянно ни с кем из знакомых, но в двух шагах от крыльца стоит целая компания, наши девушки в полном составе: Кристина, Эстер, её соседка Дора - крупная, мускулистая, коротко стриженая, не девушка, а боец морской пехоты, Изабелла - почти что Пенелопа Крус, только ещё симпатичнее. Я останавливаюсь, пытаясь придумать, как бы незаметно их обойти, но в этот момент Эстер меня замечает, что-то говорит остальным, и все дружно поворачиваются ко мне. Тоже мне, нашли экспонат дня... - Привет, - коротко бросаю, собираясь пройти мимо с видом жутко занятого человека. Но не тут то было... - Пауль, можно тебя на секундочку? *** вашу мать!.. Нехотя останавливаюсь, смотрю на них, даже не пытаясь скрыть, насколько это все мне неприятно. Кое-кто смущается, но от своих намерений, похоже, отказываться они не собираются. Ладно, валяйте, спрашивайте что хотите, только побыстрее, пока у меня терпение не кончилось. Оно у меня сейчас в дефиците, на последние крупицы живу... - Мы хотели спросить, - говорит Изи смущенно, отводя глаза в сторону и усилием воли снова переводя взгляд на меня, - как там Виктор? Я имею в виду, они уже придумали что-нибудь? - она нервно оглядывается на подруг, и те кивают, подтверждая её слова. Иногда они мне напоминают какой-то странный организм. Коллективный разум, как у муравьев. Или это все женщины такие? Из состояния "затяжная депрессия" я плавно перехожу в "тихое бешенство". Следующий этап, судя по всему, бешенство громкое... - Если вас интересует состояние Виктора, пойдите и спросите у него самого! - огрызаюсь. - Я вообще-то не его пресс-секретарь! Лица девушек медленно вытягиваются. Эстер почти жалобно то ли спрашивает, то ли упрекает: - Пауль, ты чего?.. - Ничего, - говорю уже немного спокойней, хотя внутри все кипит, как в чайнике, у которого сломалось автоотключение. - Ничего. Совершенно ничего. У меня все замечательно. У Виктора, кстати, тоже. И если у вас возникло неожиданное желание узнать подробности, можете дойти до лазарета... Да, таких лиц я у них не видел никогда... Впрочем, до этого я такого никогда им не говорил. Не ждали они такого от меня. Может, повесить на грудь табличку "Осторожно, злой вервольф!"? - Пауль, так нельзя! – наконец мрачно говорит Дора, - в конце концов, не ты один из-за него беспокоишься. Я стою и смотрю ей в глаза. Молча. В этот момент я её ненавижу. Хотя – она ведь действительно беспокоится, ей действительно не всё равно, что происходит с Виктором - но почему-то мне хочется её ударить. Наотмашь. Ты беспокоишься. Ты всего лишь беспокоишься, говорю я мысленно, чтобы не сорваться. Но ты не знаешь, каково переносить его непроходимый цинизм и безразличие ко всему, даже к самому себе. Ты не вдыхаешь, как перед погружением, перед тем, как зайти в его комнату. Не ты извиваешься под ним от наслаждения, не на тебя он смотрит, как на пустое место по утрам. И тебя не мучает тоскливый ужас того, что рано или поздно всё это закончится. Ты всего лишь беспокоишься. Конечно, ничего этого я не говорю. Я просто смотрю, но видимо, этого оказывается достаточно, потому что она опускает глаза и говорит уже совсем другим голосом: - Я не хотела тебя обидеть. Я понимаю, что это трудно, но просто… нам не всё равно. Мне не все равно, если уж на то пошло. - Я знаю, Дора. – говорю я, чувствуя, что невероятно устал за эту неделю. - Я знаю. Но мне нечего тебе сказать... Она медленно кивает, потом бросает взгляд на остальных, и они отходят в сторону, освобождая мне дорогу. Только вот куда теперь идти... Автоматически плетусь к своему корпусу, но идти в свою комнату жутко не хочется - можно наткнуться на Магне, которому, чего доброго, тоже может взбрести в голову поинтересоваться, как у меня дела, а посылать матом лучшего друга - не лучший выход из положения. Я сворачиваю за угол. Сзади есть старый выход, которым уже давно не пользуются. Вряд ли туда кто-то сунется - слишком все заросло. Летом туда вообще не проберешься - все вокруг порастает колючками, которые, раз прицепившись, не отпускают свою жертву до последнего вздоха. С ума можно сойти, обирая с себя эту дрянь... Я сажусь на крыльцо, шарю по карманам в поисках сигарет. Осталась всего одна. Завтра надо бы съездить в город, прикупить пару пачек... Или у Магса занять? Он почти не курит, у него ещё должно было остаться с прошлого раза... Кто-то распахивает окно на втором этаже, и оттуда доносится музыка. Все ясно - опять Стивен к девочкам пошел. Только у него одного есть старенький магнитофон, спертый из родного дома при отъезде. Эта штука вечно путешествует из одной комнаты в другую, уже на ладан дышит, но все ещё работает. Я слышу, как по радио Билли Джоэл что-то орет в своей жизнерадостной манере что-то из Нимрода, но вспомнить песню почему-то не получается. Странно, год назад я этот альбом заслушивал раз на сто… А, плевать. Все впустую. Не умею я никому помогать. Я просто говорю чушь и делаю глупости, и в конце концов все становится только хуже. Может, и есть то, что ты хотел бы услышать, только вот я этих слов не знаю. Я вообще уже ни хрена не знаю... Ведь после вчерашнего идти к Виктору может только полный идиот. Мне ясно дали понять, что мои дальнейшие визиты крайне нежелательны. Все равно, что не говори, получается жалкий скулеж. Зачем ты так? За что ты так?.. Хотя, может, никаких причин и нет, а все это было сделано так, под настроение... Внезапно я чувствую прилив злости. В самом деле, что происходит? Какого черта, Вик? С чего ты взял, что меня можно пинать ногами? То не видеть меня в упор, то трахаться со мной, а потом вышвыривать за дверь, как распоследнюю шлюху, из тех, который сдают на полчаса в придорожных гостиницах? В чем я виноват? В том, что все ещё оборотень? Это не то чувство, которые я испытывал, когда нахамил Доре. Острое, щекочущее ощущение звериной ярости - не самое худшее, что может быть. Помогает, когда быть человеком становится слишком уж неприятно... К счастью, волки не знают слов "почему" и "зачем". Поднимаюсь на ноги, отряхиваю джинсы. Я приду сегодня, Вик. И мы поговорим. Ты достаточно потрепал мне нервы. Теперь настала моя очередь... В этот раз я вхожу, не спрашивая разрешения. Виктор листает какую-то книгу, но увидев меня, откладывает её в сторону и встает. Несколько секунд мы смотрим друг на друга молча, выжидая, кто же сделает первый ход. Перед тем, как прийти сюда, я накручивал себя весь день, и теперь меня бьет легкий мандраж – как бы я ни был зол, в первую очередь мне все-таки страшно. Уж не знаю, почему. Наш молчаливый диалог продолжается: его «ну и что ты здесь делаешь?» против моего «а что ты мне можешь сделать?». Наконец у меня не выдерживают нервы: я - не Вик, и долго молчать не могу, накопленная ярость требует выхода, и я спрашиваю, оскаливаясь: - Ну что? Виктор чуть склоняет голову к плечу и продолжает смотреть на меня молча, но если до этого его взгляд был просто пристальным, теперь там виднеется откровенное высокомерие. Похоже, он не считает мой вопрос достойным ответа. Спокойно, Пауль, спокойно. Ногти впиваются в ладони до крови, костяшки пальцев, сжавшихся в кулаки, бледнеют. Спокойно. - Может, все-таки скажешь что-нибудь? – говорю я, чувствуя, как из груди рвется глухое рычание. Виктор пожимает плечами. - Я все сказал вчера. Что именно тебе повторить? – спрашивает он спокойно, и от этого равнодушного тона – если подумать, самой худшей из издевок, – у меня окончательно сносит крышу. Я уже почти не владею собой, клыкам тесно во рту, они рвутся наружу - к чужому горлу. - Все с начала, если тебя не затруднит, - рычу глухо, и прежде чем он успевает произнести хотя бы слово, я вжимаю его в стену, срываю рубашку, кусая и царапая, оставляя все новые и новые следы на бледной коже, чувствуя на губах сладкий вкус крови. Он пытается меня оттолкнуть, но это же смешно, я ведь во много раз сильнее, я почти ничего не чувствую, кроме того, как же я сильно его хочу – до белого марева в глазах, до звона в ушах, до боли. В полное – безраздельное - личное пользование. Пусть ненадолго, на эти несколько минут, но це-ли-ком. Без ограничений. Виктор ничего не говорит, не возражает, не кричит, он молча, но яростно, изо всех сил сопротивляется, и от этого безумие нарывает меня волной, в промежутках между укусами и поцелуями я шепчу что-то совершенно бессмысленное, это не имеет значения, просто безумие так меня переполняет, что выплескивается наружу бессвязным потоком слов… наконец мои руки добираются до пряжки ремня на его джинсах, я готов взвыть от восторга, и тут Виктор делает ещё одну попытку, выставляя вперед освободившуюся правую руку, и я отработанным за месяцы тренировок движением перехватываю запястье, сжимаю пальцы и слышу легкий хруст, с которым ломаются тонкие человеческие кости. Виктор, не сдержавшись, вскрикивает, я больше не чувствую его сопротивления, он слишком занят борьбой с собственной болью, и мы оба застываем на месте. Я словно поднимаюсь откуда-то, пелена перед глазами рассеивается, и наконец приходит осознание происходящего. Что. Я. Делаю. Здесь. Медленно отстраняюсь от Виктора, делаю шаг назад, и ещё один и ещё, и так пока не упираюсь спиной в противоположную стену, и оттуда смотрю на него, но видно плохо - слишком сильно кружится голова. Он устраивает сломанную руку у груди, потом поднимает на меня взгляд, и там уже ничего нет – просто пустота, как будто передо мной не живое существо, а кукла, робот, не знаю, что такое, но смотреть на это невозможно. Ноги меня не держат, я опускаюсь на корточки и прикрываю голову руками, как будто меня сейчас будут бить – хотя бить, конечно, не будут, а зря, надо бы… Что. Я. Сделал. Это даже не боль. Это такой мини-ад, специально на одну персону... Я раскачиваюсь вперед-назад, пытаясь это как-то унять, но ничего не получается. Хочется плакать, выть, кататься по полу и грызть землю, но сил на это нет, как нет их на то, чтобы встать и уйти… да хотя бы просто встать. Пауль Монти, сдохни, пожалуйста. Виктор отклеивается от стены и делает несколько шагов вперед, но до меня не доходит, садится на кровать, все также прижимая сломанную руку к груди. Как и раньше, он не говорит не слова, и с этого момента время останавливается. Как будто мы перестаем существовать. Иногда это просто непереносимо... Наконец я нахожу в себе силы поднять голову и сказать - голосом, который сам не могу узнать: - Тебе нужно к врачу. Виктор равнодушно качает головой, баюкая руку у груди. - Плевать, - коротко отвечает он, не глядя в мою сторону. Я поднимаюсь на ноги. Голова все ещё кружится, но двигаться я в состоянии. -Пойдем, - говорю тихо. – Пожалуйста… Виктор смотрит на меня с легким удивлением. Потом поднимается с места, несколько секунд просто стоит, закусив губу, но не издает из звука. К горлу подступает тошнота. С новой силой накатывает стыд и дикое омерзение к самому себе. Кажется, меня сейчас вырвет. Хочется прижать ладонь ко рту, но я удерживаюсь. - Пойдем. – Просто, чтобы что-то сказать. Смешно, но я рад, что он хотя бы кивнул. В каком-то смысле нам повезло – ночной дежурной сегодня миссис Хьюман. Очень милая ведьма. Впрочем, это слово к ней не очень и подходит. Полноватая и розовощекая, она скорее похожа на сказочную тетушку. Ровно до того момента, когда её как следует разозлят. Она хорошо знает нас обоих, поскольку её посетителями мы становились раза в три чаще, чем кто-либо. Поэтому сначала даже не удивляется. Пока Виктор не снимает рубашку. Я и не представлял, как это жутко выглядит. Тогда в комнате, у меня так всё плыло в глазах, сначала от похоти, потом от ужаса, что я ничего вокруг себя не видел. Зато в ярком свете медкабинета это смотрелось настолько ярко, что к горлу снова подступили рвотные позывы. Синяки и кровоподтёки от укусов. Почти везде. Прокушенное до крови плечо. Надеюсь, она не попросит его снять ещё и брюки. Я не хочу, не хочу, не хочу этого видеть. Круглое лицо миссис Хьюман медленно вытягивается. - Выйдите, - бросает она мне холодно. Я иду к двери, но в последнюю секунду поворачиваюсь, и бросаю взгляд на Виктора. Мой маневр не остается незамеченным: - Выйдите! – уже рявкает женщина. Виктор, к которому она стоит спиной, едва заметно кивает мне, и я закрываю за собой застекленную дверь. Медленно дохожу до конца коридора, где свет не горит, сажусь прямо на пол, привалившись к стене, закрываю глаза и жду. Ощущение времени нет – вместо него просто слепое пятно, как будто я здесь был с сотворения мира и останусь до его конца. Шум в кабинете доносится до меня как будто издалека, и вместе с тем я не сплю и спать не хочу. Просто я как будто… немного умер. Процентов на пятьдесят – шестьдесят. Если там были и стыд, и боль, и страх, и какие-то спутанные, разорванные в клочья мысли, то теперь все куда-то делось. Нет ничего, кроме сознания, что нужно просто сидеть и ждать. Что я и делаю… Через какое-то время в конце коридора слышатся шаги. Этот звук мне знаком, но мозг идентифицирует его со скрипом, как будто в заржавевшем замке проворачивают ключ. Через секунды три я знаю, кто это. Медленно поднимаюсь на ноги, спокойно смотрю на приближающуюся Джудит. Она идет быстро, но без судорожных порывистых движений, легко и плавно. Дойдя до меня, несколько мгновений смотрит мне в лицо. Потом со всего размаха влепляет грандиозную пощечину, так, что голова откидывается назад. Я просто продолжаю смотреть на неё, не шевелясь, и тогда она неожиданно обнимает меня и начинает плакать. Женщины… Никакой логики. Несколько секунд я стою в ступоре, чувствуя, как дергаются её плечи, потом осторожно поднимаю руку и провожу по русым волосам. Странное оцепенение наконец меня отпускает, и звуки и запахи реального мира снова становятся ощущаемыми. Джуди наконец отстраняется, разворачивается и идет к кабинету. Когда дверь за ней закрывается, я снова сажусь на пол и, прислонившись к стене, прикрываю глаза. Через какое-то время – даже приблизительно не знаю, какое - чувствуя, как кто-то трясет меня за плечо, я открываю глаза. Джуди стоит надо мной в белом халате – бледная, похожая на привидение. - Вставай, - тихо говорит она. Все тело затекло, и чтобы прийти в себя, мне приходится потратить секунд пять. Потому, уже стоя на ногах, я смотрю на неё вопросительно – говорить что-то вслух просто нет сил. - С ним все в порядке, - кивает она мне. – Он сейчас выйдет. Мы вместе подходим к кабинету, в этот момент открывается дверь, и Виктор на самом деле выходит, а на пороге остается стоять миссис Хьюман, и вид у неё далеко не такой добродушный, как обычно. - Итак, молодые люди, - говорит она, - теперь вы будете слушать меня. Вы, конгечно, уже совершеннолетние, и можете заниматься всем, чем хотите, но в моей компетенции не дать вам себя угробить! И если у вас самих не хватает ума определить ваши физические возможности… Она замолкает. Потом отрывисто произносит: - Так, вы, мистер Мортен, отправитесь в отведенную вам комнату, а вы – она даже не считает нужным называть мою фамилию – вы отправитесь в общежитие, где и проведете остаток этой ночи и все последующие! И не думайте, что я не смогу за этим проследить! А теперь марш отсюда! И если что-то подобное повториться, я привлеку директора к решению этих …вопросов! Виктор глядит на неё так же спокойно, как тогда на меня. Почти сквозь. А мне так хреново, что лучше бы мне сломали обе руки. И ноги в придачу. Он спровоцировал меня на жестокость. Просто потому что для него жалость невыносима. Он захотел, чтобы я забыл о том, что нас сейчас разделяет. О том, что он раз в десять слабее меня. И я повелся как мальчик. Ещё несколько секунд она продолжает смотреть на нас, как будто проверяя, достаточно ли хорошо мы уяснили себе все вышесказанное. Потом Виктор разворачивается и, сказав «Спокойной ночи» - кажется, чисто рефлекторно, - уходит. Джуди дергает меня за рукав – вали, мол, но я на мгновение задерживаюсь. - Миссис Хьюман, – она возмущенно глядит на меня, – спасибо вам. Большое. На мгновение мне кажется, что сейчас я услышу что-то очень нелестное в свой адрес, но потом она просто отмахивается и торопливо поворачивается. Может, надо было сказать что-то ещё, но я вообще не умею извиняться. Я не иду в свою комнату. Отвечать на вопросы Магне мне не хочется, а он их задаст, в любом случае. Он, конечно, простоват, но далеко не слеп. Остаток ночи я провожу на каменном крыльце главного корпуса; и на душе у меня почти как в порядочном свинарнике. Кто-то недавно говорил, что хуже быть уже не может?
Мы не разговариваем. День. Второй. Я просто физически не могу заставить себя к нему пойти, я не знаю, что буду говорить и как буду говорить, и даже не могу представить, что услышу в ответ. Не знаю, выполнила ли свою угрозу сообщить директору о произошедшем миссис Хьюман, но даже если и так, то пока что никаких карательных санкций за этим не последовало. Впору самому идти и просить, чтобы меня выгнали. «- Что ж, докажите мне, что я вас недооценивала…» Ну что, Леди, теперь вы можете в полной мере оценить мои возможности? Только не надо оваций и фанфар, я, видите ли, скромен и застенчив… Тьфу. Мерзко. От самого себя мерзко. А ведь никто ничего не знает. Виктора попросту не видно, Джуди никогда никому ничего не говорит, а уж миссис Хьюман распространяться на этот счет точно не будет. И Магне, озабоченно глядя на мою окончательно опухшую физиономию, спрашивает, не заболел ли я случайно и не стоит ли мне сходить в медпункт. Спасибо, Магс, я там недавно уже был. Мне пока что хватит. Может, рассказать ему? Он мне тогда хоть морду набьет.... Какое-никакое, а облегчение. На секунду даже задумываюсь над этой возможностью всерьёз, потому отбрасываю эту мысль. Нет, не буду я ему ничего говорить. Хочется, конечно, сил нет, но все равно не буду. Хватит дерьма на меня одного, чтобы его ещё и на других перекладывать… И заснуть я не могу вообще уже вторую ночь. Лежу, глядя в потолок, и раз за разом, как кассету, прокручиваю в памяти один единственный момент: припухшие от моих поцелуев губы Виктора и хруст его костей под пальцами. И медленно возвращающееся понимание происходящего. Снова и снова, раз за разом, до бесконечности. Я так скоро с ума сойду… Поднимаюсь с кровати, смотрю на будильник. Три часа ночи. Так, все, хватит. Все равно не засну. Все равно в комнате слишком жарко. И Магс храпит. Надо что-то сделать, все равно, что. В планировании я не силен, но вот в импровизации…
Превращаюсь, тихо бреду по пустым коридорам, которые неминуемо приводят меня к его двери. Опять. Легко толкаю дверь, смутно надеясь – и боясь - что она заперта. Она легко поддается и я проскальзываю в образовавшуюся щель. Замираю, вслушиваясь в тишину. Ничего, кроме тихого дыхания спящего. Подхожу к кровати, проклиная мысленно невтягивающиеся когти, клацающие об пол, положив морду на край, смотрю на него. Похудевшее лицо, заострившиеся черты, тени под глазами, видные даже в сумраке. Что во мне болезненно сжимается, хочется жалобно заскулить и уткнуться ему в шею, но я сдерживаюсь – ещё не известно, как он отнесется к этому после всего случившегося. Поэтому ещё немного посмотрев на него, я опускаюсь на пол, стараясь двигаться как можно тише, и, слушая его дыхание, незаметно засыпаю. Просыпаюсь, как от удара и несколько секунд не могу понять, что же произошло. Потом до меня доходит, что рука Виктора сползла с кровати и легла мне на спину. Замираю, стараясь не шевелиться. Если он сейчас проснется… Несколько секунд в комнате стоит тишина, и я начинаю верить, что все-таки пронесло, медленно и осторожно выдвигаясь из под его ладони, но снова чувствую движение и опять замираю, искренне надеясь, что мне почудилось, потому что если… Но что именно «если» я додумывать уже не успеваю. - Пауль. Спокойное высказывание, ни малейшего удивления. Простая констатация факта. Он неторопливо поворачивается так, чтобы меня видеть. Очень хочется провалиться сквозь землю: были бы у меня хоть какие-то способности к телепортации, я бы непрмененно так и сделал. Пальцы Виктора ещё глубже зарываются в шерсть на загривке, и я закрываю глаза. Усталый вздох. - Иди сюда… Он двигается к стене. Я обращаюсь и поднимаюсь на ноги – его глаза чуть мерцают в темноте – маленькое напоминание об их прежнем яростном сиянии. Растрепанные светлые волосы, контур профиля на подушке… Сейчас он кажется таким … безнадежно хрупким, что сама мысль о том, чтобы просто прикоснуться выглядит почти кощунством. И это какая-то новая боль, которой я не знал до сих пор. Сколько ещё уровней мне – нам – предстоит пройти? - Иди сюда, - повторяет он тихо. И я опускаюсь на кровать, осторожно устраиваюсь рядом, зарываясь носом в изгиб его шеи. Сегодня мы будем просто спать. В самом прямом смысле этого слова. Когда я открываю глаза, мне прямо в лицо бьет солнечный свет, я не сразу могу сообразить, где сейчас нахожусь, вскидываюсь, оглядываясь по сторонам и тут же чувствую кого-то рядом. Виктор, не открывая глаз, что-то сонно ворчит и отворачивается к стене. Через несколько секунд я снова опускаюсь на кровать, но глаза не закрываю, словно из опасения, что все это может куда-то деться. Впрочем, мне это простительно. Мы, конечно, уже спали вместе и не только спали, но в первый раз я остался до утра. И какая разница, что ничего не было? Может, так даже лучше… Мне жутко хочется к нему прикоснуться – нет, не заняться сексом, а просто дотронуться… может быть, обнять. Но какие-то смутные опасения от этого удерживают, и я просто смотрю ему в затылок, мы так близко, что он должен чувствовать моё дыхание, хотя, может, он уже снова заснул… Не знаю, сколько так продолжается. Может, минут восемь – десять, может, чуть больше. Потом Виктор начинает ворочаться и, наконец, поворачивается ко мне лицом, смотрит с все тем же непонятным выражением, чуть прищурившись из-за солнца, зевает: - Ты так и не дал мне выспаться… - В каком смысле? – я ожидаю чего-то неприятного, и потому настороже. – Хочешь спать – спи, кто мешает? - Ты, - снова зевает он, - на меня смотришь. Я чувствую… В общем-то это правда. Но учитывая, что он на меня в этот момент смотреть не мог в принципе… - С чего ты взял, что я на тебя смотрю? – спрашиваю с интересом. - Не знаю, - задумчиво отвечает он. – Просто чувствую. - Как? - Ну… - Он приподнимается на локте здоровой руки и смотрит куда-то в сторону, пытаясь подобрать слова. - Ты же чувствуешь солнце, когда оно светит тебе в затылок. Это примерно так же... - Хм… Это какая-то новая способность? -Не знаю, - он пожимает плечами, - не обращал внимания. - Ясно, - я снова закрываю глаза и вижу солнце. То есть, конечно, самого солнца я не вижу, так, красные и черные пятна. Меня снова начинает клонить в сон. - Тебе нужно идти, - говорит Виктор откуда-то издалека. С неохотой открываю глаза. - Выгоняешь? -Нет, - он чуть улыбается. – Но ты же не хочешь при всех болтаться в волчьем облике по корпусу? - А почему я буду болтаться в волчьем облике по корпусу? – спрашиваю я автоматически. - Потому что одежды ты с собой не взял вчера. Я могу дать тебе свои вещи, но на это обратят внимание… - Виктор, - мне нисколько не хочется отсюда двигаться в каком-либо направлении, - и откуда ты такой умный? Вас специально разводят в каком-нибудь секретной лаборатории? - Трепло ты, - фыркает он беззлобно. Мне почему-то становится грустно. Я смотрю на его перевязанную правую руку, прижатую к груди. Через несколько секунд он понимает, куда я смотрю, но не двигается с места – просто бесстрастно отвечает на мой взгляд. - Прости меня, - говорю я. – Пожалуйста. Он задумчиво качает головой, потом снова опускается рядом со мной, почти лицом к лицу. Он ничего не говорит, просто смотрит, и через несколько секунд я понимаю, что он ничего не скажет, а ещё через полминуты – что это в общем, и не нужно. Все и так ясно. А то, что не ясно, прояснить вопросами все равно невозможно, так что пусть остается как есть… Мне уже просто отчаянно хочется к нему прикоснуться, и я, наплевав не непонятно кем установленные правила, трусь щекой о его плечо, потом, собрав все свои силы, чтобы оторваться от кровати, спрашиваю: - Я.. приду сегодня? Он кивает молча, и я встаю на ноги и почти мгновенно превращаюсь – с тех пор, как мы перестали быть «просто друзьями», в таком виде я при нем чувствую себя не слишком комфортно. За исключением, конечно, случаев, когда мы занимаемся тем, что не принято делать одетыми… Виктор, усмехается, чешет меня за ухом, потом го пальцы снова зарываются в шерсть между лопатками… Интересно, именно так себя чувствуют домашние собаки, когда их гладят хозяева? - Иди, - тихо говорит он, и я выскальзываю из комнаты.
- Монти! - рык Герхарда вырывает меня из глубокой задумчивости, в которую я незаметно для себя самого погрузился. Озадаченно моргаю, пытаясь понять, к чему такая немилость, и через мгновение обнаруживаю, что стою чуть ли не посередине спортзала уже, наверно, минуты три с видом полного безразличия к окружающему миру. Передо мной высится разъяренный тренер, а группа толпится в углу, нервно сглатывая. Н-да, вот это я влип... Герхард, по кличке "Немец" - ещё та зверюга, тоже оборотень, но превращается не в волка, а в медведя. Гризли. Ростом он пониже Магса, но в плечах будет немного пошире пошире, и рожа у него квадратная... Смотреть на него, в общем, приятного мало. И находиться рядом тоже... Впрочем, поняв, что я теперь его вижу, он перестает на меня наступать и останавливается. - Вы можете объяснить, что вы сейчас делали? - Думал, - брякаю я, не подумав. Сзади кто-то не сдержавшись, тихо хихикает и тут же испуганно замолкает. Герхард смотрит на меня со смешанными чувствами: то ли убить тут же, то ли пожалеть убогого. Как говорится, на обиженных Богом... - О чем? - спрашивает он даже с некоторым интересом. Он, что, думает, я ему это так прямо здесь это расскажу? Ну если помирать, так с музыкой... - О кровати, - отвечаю я нагло, стараясь сделать честное и невинное выражение лица. Герхард на секунду обалдевает. Потом гневно рычит, делая ещё один шаг вперед: - Какой ещё кровати?!! - Своей, - объясняю я снисходительно. Герхард медленно заливается краской, и кажется, готовится меня растерзать прямо здесь и сейчас, а вот народ, стоящий за его спиной, уже откровенно, хотя и тихо, ржет и перемигивается: Немца здесь никто особо не любит. Тренер он, конечно, неплохой, профессионал, но вот методы у него тупые: гоняет нас по кругу, как идиотов, пока семь потов не сойдет, и жить не расхочется. Раньше мы его ещё худо-бедно терпели, за неимением лучшего, но примерно два месяца назад, в феврале, у нас где-то неделю вел другой тренер - что-то типа мастер-класса для старших групп. Вот это был специалист!.. Стопроцентный человек, без малейшей примеси - это чувствовалось, спокойный, как Эверест в тумане, - ни тебе ора, ни «упал-отжался», а уже через пять минут все были как шелковые. Слово лишнее сказать боялись... Даже не знаю, как объяснить, я раньше таких не встречал. Изабель, по-моему, тогда сказала: "у него внутри темно, хоть глаз выколи". Дурацкая фраза, конечно, но смысл в неё есть - темно от него становилось на самом деле, без шуток. Впрочем, нас таким не напугаешь - все эти два месяца особо активные индивидуумы добиваются, чтобы тренера нам, как близким к выпуску и поэтому наиболее нуждающимся, заменили насовсем. Немец, ясное дело, тоже об этом прознал, и все это время дерет нас совершенно немилосердно, что популярности ему не прибавляет. Так что мое поведение быстро находит (и даже уже нашло) отклик в массах. Мы ещё несколько секунд смотрим на друг друга, и я гадаю, чем же это все-таки закончится, когда из-за спины тренера раздается голос второй инструкторши, Анне: - Оставь ты его в покое, Герди, - говорит она умиротворяюще. - Видишь, мальчик уже спит с отрытыми глазами. Все равно через полчаса обед… «Герди» с неохотой отворачивается: сам он куда с большим удовольствием заставил меня отжаться раз так пятьдесят. А вот Анне мне одобрительно подмигивает. Хм, и какие уже у неё предположения относительно моего недосыпания? Хотя нет, можете не говорить, я сам догадаюсь… Оказавшись наконец на улице, я на мгновение останавливаюсь. День невероятно, ослепительно солнечный, ни облачка на небе. Вообще в этом году апрель довольно- таки холодный, несмотря на солнце, по ночам холод собачий, не особо разгуляешься, даже в волчьем облике не слишком уютно, но сегодня, похоже, погода разошлась. Градусов не меньше пятнадцати, а на солнце так все восемнадцать будут… Кажется, я знаю, что сейчас сделаю. Не факт, конечно, что все пройдет удачно, но рискнуть стоит… - Пошли гулять, - говорю я с порога. - И не говори, что не хочешь, все равно пойдем. Виктор задумчиво смотрит на меня, как будто пытаясь решить, проигнорировать ему мое предложение или же прямым текстом меня послать, потом на его губах мелькает что-то вроде улыбки и он коротко кивает: - Пошли. Впрочем, у ситуации есть и один недостаток: все, включая мелюзгу, повыползали наружу погреть косточки на солнышке, и в парке теперь явно не найдешь ни одного незанятого угла, я уже не говорю про другие, куда более часто посещаемые уютные местечки… Что же делать? Виктор, кажется, угадывает мои мысли, а может, он уже обдумал это раньше, не знаю: во всяком случае, через несколько секунд он разворачивается и идет по направлению к главному корпусу. Я хочу сказать, что и там наверняка уже полно народу, но потом почему-то предпочитаю промолчать. Я вообще в последнее время что-то мало говорю. Если так дело и дальше пойдет, я вообще онемею… Мы проходим по дорожке к офису Леди, и я, даже не глядя по сторонам, чувствую на себе взгляды, хотя, если вскинуть голову, наверняка окажется, что на нас никто не смотрит, но это, как и много другое, совершенно ничего не значит… Чувствуя, как внутри снова вскипает гнев, я вздергиваю голову, подражая высокомерному виду Виктора, идущего чуть впереди. Не знаю, насколько убедительно это выглядит, но всё же... напор чужого внимания как будто ослабевает, и уже можно спокойно дышать. Наконец парк заканчивается, я с облегчением вздыхаю, и тут до меня доходит, что мы уже огибаем главное здание и идем дальше - огибаем крыльцо у входа в личные покои Леди – я не суеверен, но по спине почему-то пробегает холодок, бывать здесь вроде и не запрещено, но не принято – Виктор перемахивает через низкую чугунную ограду и спускается вниз. Через несколько минут мы оказываемся на дне небольшого оврага. Впрочем, его и оврагом назвать сложно, это что-то вроде склона холма, и солнце тут как раз сильнее всего, а с другой стороны, нас ниоткуда не видно, и сунуться сюда никто не сунется, даже и случайно. Удачное местечко, что и говорить… Виктор садится на траву, привалившись спиной к стволу одного из деревьев, я устраиваюсь напротив и пытаюсь начать разговор. - Хорошее место. Как нашел? Он пожимает плечами. - Искал, вот и нашел. Давно уже. Я чувствую легкую обиду. - А почему нам не показал? Он улыбается уголком рта. - Если б я его тебе показал, тут бы уже бы толпа народу была. Я тут люблю один сидеть… Я замолкаю, пытаясь понять, что именно он хотел этим сказать, а это, признаться, вопрос не из простых: то ли он меня уже считает ни за кого, и быть с мной все равно, что быть одному, то ли он вроде как мне доверяет… первый вариант мне жутко не нравится, но он куда реальнее второго по той простой причину, что Вик не доверяет никому и ничему… А, все одна хрень. Как не крути, я никогда не знаю, о чем он думает на самом деле – вот, например, сейчас, когда он молчит и щурится на солнце с выражением, которое с можно даже назвать мечтательным… с некоторой натяжкой, разумеется. Хотя - почему бы не предположить, что Вик тоже умеет мечтать и изредка этим занимается? Вот только о чем он может мечтать? Спросить, что ли? Так ведь разве он ответит… Пытаясь отвлечься от неприятных мыслей, я вытаскиваю из кармана пачку сигарет. Что бы я без них делал, не представляю. Ну и что, что курение вредно? Нервы все равно дороже… Только я засовываю сигарету в рот и извлекаю из заднего кармана джинсов зажигалку, как… От неожиданности я вздрагиваю, зажигалка выскальзывает из пальцев и падает в кусты. Выругавшись, я опускаюсь на колени и начинаю наугад шарить в траве. Поскольку тут она почти по пояс, да ещё и острая, то это занятие не из приятных., руки натыкаются на какие-то сучки и камни, но никак не на то, что мне нужно. Я снова тихо матерюсь, отчего сигарета, которую я пока что продолжаю держать в зубах, тоже падает вниз. Виктор, до этого момента просто наблюдавший за мной, не сдержавшись, фыркает. - Не смешно! – отзываюсь я зло. - Разумеется, нет, - хмыкает он, тоже опускаясь на колени, - это очень смешно… Я бросаю на него недоброжелательный взгляд, но он даже на меня не смотрит – берет сигарету, засовывает её в карман рубашки, и тоже начинает искать эту чертову зажигалку. Этим мы сосредоточенно занимаемся минуты три, но без особого успеха– проклятая штуковина, кажется, каким-то таинственным образом провалилась под землю. Н-да, обломилась мне сигарета… Вот всегда все вовремя. - Кажется, нашел, - в левой руке Виктора зажата зажигалка. Я, выпрямляясь, протягиваю руку, чтобы её взять, и обнаруживаю, что мы теперь стоим друг напротив друга на коленях, в положении, которое… Если бы Виктор был девушкой, я бы его сейчас поцеловал. А если бы девушкой был я, то он меня, скорее всего, тоже. Но проблема состоит в том, что мы оба парни, и то, что мы вместе спим, дела не меняет… Нет, кажется, какая-то чушь получилась. Хорошо, ещё раз, с самого начала… С самого начала, однако, думать уже не получается – Виктор тянется вперед, и, не успев довести свои логические умозаключения до конца, я двигаюсь ему навстречу. В это раз это получается как-то по-другому, хотя я не знаю, в чем разница… до этого мы даже не прикасались друг к другу за пределами его комнаты, да ещё среди белого дня, может, дело в этом… а может, и нет. Когда мы отрываемся друг от друга, мы снова молчим, но не как обычно - старательно пытаясь игнорировать происходящее. Просто как-то так получается, что говорить ничего не надо. И, хотя в этот угол парка вряд ли заглядывает, продолжать это до логического конца мне сейчас не хочется. Как-нибудь потом, не сейчас. Просто в этом моменте есть какое-то ощущение… Не знаю, как его называть, но я не хочу его испортить. Видимо, Виктор думает так
же, потому что он снова садится на место, прислонившись спиной к дереву,
и прикрывает глаза, подставляя лицо под солнечные лучи. Я тянусь к зажигалке,
понимаю, что курить мне почему-то уже расхотелось, и, неожиданно расхрабрившись,
вытягиваюсь на траве, положив голову ему на колени. Глаза на всякий случай
тоже закрываю – не хочу видеть выражение его лица в этот момент. Впрочем,
если он и недоволен происходящим, то внешне этот никак не проявляется;
и через пять минут нахождения в горизонтальном положении глаза начинают
слипаться - сказывается перманентная нервотрепка этих двух недель, помноженная
на постоянный недосып. Какое-то время поборовшись с желанием спать, –
чисто для приличия, – я как-то незаметно проваливаюсь в сон. <<
|| >> |